Кот, который разговаривал с привидениями - Страница 25

– Откуда ты знаешь?

– Она как раз говорила со мной по телефону. Вскоре после этого я приехал и нашёл её мертвой в кухне на полу. И что странно, везде был выключен свет – и в доме, и на улице. Следователь сказал – сердечный приступ, но я видел, какой ужас был написан у неё на лице, и я говорю, что это не обычный сердечный приступ. Кто-то или что-то, увиденное ею за окном, напугало её до смерти, намеренно или случайно. Этот же самый кто-то – или что-то – выключил свет то ли до, то ли после того, как она потеряла сознание.

Полли застыла в изумлении и даже забыла посмотреть на дверь спальни.

– Ты хочешь сказать – привидение? Ты ведь всегда смеялся над такими вещами.

– Я говорю только, что не знаю. Происходит нечто такое, чего я не понимаю. Коко часами просиживает на подоконнике, глядя в то самое окна где Айрис увидела что-то страшное.

– Что видно из этого окна?

– С наступлением темноты – ничего, разве что кошки могут разглядеть то, чего мы не видим. Днем – только двор и старый амбар. Птицы улетели на юг, а все белки отправились на Фагтри-роуд запасаться желудями. Но что-то притягивает внимание Коко. Ещё он рыскает по полу на кухне, принюхивается и ворчит про себя.

– Ты слышал что-нибудь похожее на те звуки, что тревожили Айрис?

– Пока нет. Лампочки в люстре то горят, то не горят непонятно почему, но больше ничего странного.

– Я слышала истории о призраке Эфраима, – сказала Полли, – но считала их ерундой. Как это ужасно, Квилл! Почему так должно было случиться с этой чудесной женщиной?

– Может быть, так: она принимала много лекарств и от этого стала более восприимчива к каким-то явлениям в доме, на которые никто другой не обратил бы внимания, – даже она сама, если бы у неё было всё в порядке со здоровьем.

– Надо ведь, наверное, со всем этим что-то делать?

– Не знаю, как мы можем действовать, пока нет никакой другой информации, – заявил Квиллер. – Дай мне время. В конце концов, прошло ещё только три дня.

Озадаченная и встревоженная, Полли хмурила лоб. Она ни разу не заговорила про Бутси и даже не посмотрела на дверь спальни. Квиллер с удовольствием отметил это про себя и ушел, извинившись, что не может задержаться дольше.

По дороге домой в Норд-Миддл-Хаммок он серьёзно задумался о Полли и о суете, которую она подняла вокруг котёнка. Он и сам восхищался своими котами и уважал их – и, Бог свидетель, как он их только не баловал. Но я же с ними не сюсюкаю, говорил он себе. В устах такой рассудительной женщины, как Полли, этот бессмысленный лепет звучал просто странно. Мысленно перебирая годы их знакомства, он вспомнил, что его прежде всего привлёк её ум. В некоторых вопросах она проявляла подлинную эрудицию. Она была застенчива от природы, и поэтому их отношения начинались трудно, но впоследствии стали очень тёплыми. Потом, когда они уже стали хорошими друзьями, она попыталась предъявлять на него какие-то права и стала немного навязчивой и иногда ревнивой. Всё это он мог понять, со всем этим он мог справиться, но её причитания над котёнком – это чересчур. Больше не будет таких безмятежных выходных за городом в доме Полли, когда их было только двое, с чтением Шекспира вслух и музицированием – по крайней мере пока Бутси не перестанет отвлекать её внимание. Бутси! Что за гнусное имя для сиамского кота! – не мог успокоиться Квиллер. Если уж она так любит Шекспира, почему бы ей было не назвать его Пэк?

Чтение завещания Айрис Кобб происходило в четверг утром в адвокатской конторе Хасселрича, Беннетта и Бартера в присутствии Денниса Гафа, Ларри Ланспика, Сьюзан Эксбридж и Квиллера, причём последний шёл с большой неохотой. Старший из партнеров, пожилой, седеющий, немного сутулый человек с подрагивающими щеками, славился своей любезностью и неизбывным оптимизмом. Как однажды заметил Квиллер, он принадлежал к тому сорту адвокатов, которые умеют сделать так, что клиент просто мечтает, чтобы его преследовали судебным порядком, развели или признали виновным.

Когда все собрались, Хасселрич объявил:

– Я хорошо помню тот день, когда Айрис Кобб Флагшток пришла ко мне, чтобы составить завещание. Это было за три месяца до того, как её здоровье начало ухудшаться, но её визит к нам не имел никакого печального подтекста. Она просто была счастлива знать, что всё принадлежавшее ей достанется людям, которых она любила и уважала, и послужит делу, которое она избрала.

Он раскрыл двери кабинета, находившегося за его столом, выкатил видеомагнитофон и нажал на пульте кнопку. На экране появилась Айрис Кобб в своём розовом замшевом костюме и очками с оправой в искусственных бриллиантах. Она улыбалась. Круглое лицо её сияло. В кабинете воцарилась тишина.

Из динамика зазвучал бодрый голос:

– Я, Айрис Кобб Флагшток, одинокая женщина из города Пикакс, что в Мускаунти, находясь в здравом уме и твёрдой памяти и помня о непостоянстве жизни, настоящим заявляю, что данный документ является моим окончательным завещанием, тем самым лишая силы все вместе и каждое в отдельности из завещаний, сделанных мною прежде.

Слушатели обменялись быстрыми взглядами, когда она объявила, что завещает свои немалые денежные сбережения сыну и его семье. Сьюзан Эксбридж она оставила свою долю в компании «Эксбридж и Кобб». Историческому обществу она поручила продать её коллекцию антиквариата, машину и личные вещи и пустить доход на пользу музея. Исключались только два предмета: она отказывала Джеймсу Квиллеру пенсильванский шифоньер – по понятным для него причинам – и свою тетрадь с рецептами.

Изображение на экране погасло, и после минутной паузы раздались приличествующие случаю восклицания. Хасселрич бормотал какие-то банальности.